лестнице — они звучали размеренно, они приближались. Она знала, что это не может быть ее отец, а лишь это имело для нее значение. Ближе и ближе, вот они уже звучат у двери, пауза, потом тихий, нерешительный стук. Могучая поникшая фигура рядом с ней шелохнулась. Молли поднялась и подошла к двери: это был Робинсон, старый дворецкий, который держал в руке накрытую чашку с супом.

— Бог да благословит вас, мисс, — сказал он. — Уж попробуйте уговорить его проглотить хоть ложечку: он с завтрака ничего не ел, а сейчас уже второй час ночи.

Он бесшумно снял крышку, и Молли с чашкой вернулась на свое место у ног сквайра. Она не говорила, потому что не знала, что сказать, не знала, как напомнить об этой насущной потребности человеку, поглощенному горем. И все же она поднесла ложку ароматного супа к его губам, как если бы сквайр был хворым ребенком, а она его нянькой; сам того не замечая, он проглотил несколько ложек супа. Но через минуту он всхлипнул, резко дернул рукой, едва не перевернув чашку, которую держала Молли, и произнес, указав на постель:

— Он уже ничего больше не съест, никогда.

А после этого он бросился на тело и разрыдался столь бурно, что Молли боялась, как бы и сам он не умер — как бы у него не разорвалось сердце. Он не слышал ее слов, не видел ее слез, вообще не обращал на нее внимания — не более чем на луну, которая смотрела в раскрытое окно своим бесстрастным оком. Они и не заметили, что рядом уже некоторое время стоит мистер Гибсон.

— Ступай вниз, Молли, — сказал он сурово, однако, когда она поднялась, нежно провел рукой по ее волосам. — Подожди в столовой.

И тут чувства, которые она так долго сдерживала, взяли над ней верх. Дрожа от страха, шла она по освещенным луной коридорам. Ей все казалось, что она сейчас встретит Осборна и он ей все объяснит: как именно он умер, что теперь чувствует и думает, чего от нее ждет. Она спустилась в столовую, почти пробежав последние шаги, объятая ужасом — бессознательным ужасом того, что у нее за спиной; в столовой ждал накрытый к ужину стол, рядом хлопотал Робинсон, наливая вино в графин. Ей хотелось выплакаться, забиться в какой-нибудь укромный уголок и избыть в слезах пережитое потрясение, но здесь у нее не было такой возможности. Поэтому она ощущала лишь полное изнеможение, которое сделало ее равнодушной ко всему в мире. Впрочем, жизнь все-таки вернулась к ней, когда она опустилась к просторное кожаное кресло, инстинктивно избрав его местом для отдыха, и Робинсон поднес бокал к ее губам:

— Выпейте, мисс. Добрая старая мадера. И папенька просил вам передать, чтобы вы покушали. Говорит: «Моей дочери, может быть, придется остаться здесь, а она еще слишком молода для таких поручений. Уговорите ее поесть, иначе она не выдержит». Один в один собственные его слова.

Молли ничего не сказала. Сил противиться у нее не было. Она выпила вина и поела, подчинившись старому слуге, а потом попросила его оставить ее в одиночестве, вернулась в кресло и облегчила душу в потоке слез.

Глава 52

Скорбь сквайра Хэмли

Ей показалось, что мистер Гибсон спустился очень нескоро. Он вошел, встал спиной к пустому камину и молчал минуту-другую.

— Он лег в постель, — произнес он наконец. — Мы с Робинсоном уложили его. Но когда я уже уходил, он окликнул меня и попросил позволить тебе остаться здесь. Мне это не по душе, но не хочется отказывать человеку в такую минуту.

— Я и сама хочу остаться, — сказала Молли.

— Правда? Хорошая моя девочка. Но как ты тут управишься?

— Не думай об этом. Управлюсь. Папа… — Она помолчала и спросила с благоговейным трепетом в голосе: — От чего умер Осборн?

— От сердечной болезни. Если я пущусь в объяснения, ты не поймешь. Я уже некоторое время этого боялся, но о таких вещах лучше не говорить. Я видел его в четверг на прошлой неделе, и он давно уже не выглядел так хорошо. Так я и сказал доктору Николсу. Впрочем, с этими недугами никогда ничего не предугадаешь заранее.

— Ты видел его в четверг? Но ты ничего мне не сказал! — воскликнула Молли.

— Да. Я не говорю с домашними о пациентах. А кроме того, мне хотелось, чтобы он видел во мне не врача, а друга. Если бы он начал тревожиться о своем здоровье, это лишь приблизило бы катастрофу.

— Так, значит, он не знал, что болен — в смысле, что болезнь его опасна, что его может ждать такой вот конец?

— Нет, он ничего не знал. Если бы знал, стал бы прислушиваться к своим симптомам, что лишь ускорило бы развязку.

— Ах, папа! — воскликнула потрясенная Молли.

— У меня нет времени вдаваться в подробности, — продолжал мистер Гибсон. — А пока не выслушаны мнения обеих сторон, нельзя выносить окончательных суждений. Мы должны вернуться к насущным вопросам. Полагаю, ты останешься здесь до конца ночи, которая и так уже наполовину миновала?

— Да.

— Пообещай, что ляжешь в постель как обычно. Ты, верно, так не думаешь, но я предвижу, что уснешь ты мгновенно. Это нормально для твоего возраста.

— Папа, я думаю, что должна сказать тебе одну вещь. Мне известна важная тайна Осборна, но я дала клятвенное обещание никому ее не раскрывать. Однако мне кажется, что, когда мы с ним виделись в последний раз, он уже предчувствовал нечто подобное.

Рыдания стали душить ее — отец испугался, что дело кончится истерикой. Но, увидев его встревоженное лицо, она овладела собой и улыбнулась, чтобы его обнадежить:

— Прости, папа, я не справилась с нервами.

— Да. Я знаю. Продолжай то, что ты говорила. Тебе давно уже пора в постель, но, боюсь, эта тайна не даст тебе заснуть.

— Осборн был женат, — сказала она, пристально глядя на отца. — Вот в чем состояла его тайна.

— Женат! Какой вздор! С чего ты это взяла?

— Он сам мне сказал. Вернее, однажды я была в библиотеке — я там читала, это было довольно давно; вошел Роджер и заговорил с Осборном о его жене. Роджер меня сразу не заметил, а Осборн — да. Они взяли с меня слово хранить тайну. Мне кажется, я не сделала ничего дурного.

— Дурно это или нет, сейчас не суть; немедленно расскажи мне все подробности.

— Больше я ничего об этом не знала до того дня, полгода назад, когда ты